Объемный взрыв - Страница 64

– Феноним, феномен! – рявкнул капком, чувствуя, что сходит с ума. – Когда вы, в грунт вас столбом, несете эту околонаучную пургу, то даже не заикаетесь! А спроси о чем-нибудь простом, житейском… о закуске, к примеру…

– К-какой закуске, янрирр? – осведомился подонок и рискованно покачнулся. – Н-не могу упомнить, дабы имело мессс… месссто… Грузовоз неведомо когда будет… изволите видеть, последнее подъеба… подъедаем…

– И допиваем! – рыкнул капком. – Дознаюсь, что за ушкурт вылакал недельный запас спиртного, своими руками прикончу, клянусь Десятью Стихиями… Так что там за феномен… феноним… хреноним?..

– Феномен есть в нашем случае природное явление, – пояснил негодяй, возведя очи горе, чтобы не выдали его бесчинства. – А феноним – его эксклюзивное языковое обозначение. Приливная волна, в силу удаленности от океанского побережья, нам не грозит. В то время как каменная волна червя… чревата весьма изрядной опасностью.

– Каменная волна! – фыркнул капком Хэйхилгенташорх. – Как такое возможно?!

– Таким неординарным образом планетарная кора откликается на гравитационные возмущения, происходящие в окрестностях Троктарка, – стервец вдруг оживился. – Представьте, что вы решили в четыре руки отрясти от пыли и крошек большую скатерть для пикника…

– И что же? – осторожно осведомился капком. – Часто ли здесь наблюдается такое явление? Когда кто-то встряхивает планетарную кору, как скатерть?

Мерзавец пренебрежительно фыркнул и, дабы не рухнуть в результате отдачи, припал к стене.

– П-поноссс… п-постоянно, янрирр! – ликующе объявил он. – П-поссс… Всякий раз, когда на орбите появляется эта охре… огромная металлическая д-дура… дура, мммать ее бессмыслица… тотчас же имеет мессс… месссто каменный кевиагг!

Капком задумчиво исследовал дно хрустального в серебряной оправе кубка – подарка гекхайана за долгую безупречную службу. «Это все, что осталось в напоминание о прежней жизни, – подумал он с тоской. – Когда-то я полагал, что Анаптинувика – самая затхлая дыра во вселенной. Теперь она кажется мне сиящими чертогами небес. Как жестоки бывают Стихии, когда желают наказать за гордыню и неблагодарность! За что мне все это? Троктарк, кевиагг… эти гнусные рожи изо дня в день… хотя какой тут к демонам день? – Он прислушался к нескончаемому дребезжанию расхлябанных железяк в соседнем приборном отсеке и пригорюнился. – На Анаптинувике был потрясающий день. А какой там был вечер! Когда небо этак вот подернуто белесыми барашками… и две луны, одна другой загадочнее!.. Здесь и неба-то нет. Что-то безнадежно мрачное, как своды каменного склепа. Под ногами камень, над головой камень. Волны опять же каменные… Я теряю рассудок. И есть только один способ хоть как-то отсрочить приход безумия».

– Мы можем что-нибудь с этим поделать? – спросил он вслух.

– С кевиаггом? – уточнил поганец. – Совраш-ше… совершенно ничего, янрирр. Сидеть безвылиз… безвылазно под куполом станции и ждать, когда трепыхание коры угаснет само… сссамо… – Он зажмурился, напрягся, сделал глубокий вдох и только тогда закончил фразу: – Сссамо-про-из-воль-но!

– Кого волнует этот ваш кевиагг?! – пасмурно возразил капком. – Я о выпивке.

3. Эрик Носов чувствует себя идиотом

Три штурм-крейсера – это вам не шутки.

Три штурм-крейсера – это вам двенадцать планетарных торпед на боевом дежурстве и как минимум еще столько же в резерве на стеллажах.

А это много, очень много.

Даже если Истребители Миров не отважатся на торпедную атаку по герцогским «ныряльщикам», а сразу жахнут по станции с заложниками, неприятностей не оберешься. Потому что союзники, с присущей им лихостью и своеобразными представлениями о воинском долге, ни секунды не колеблясь, подставят свои корабли под торпеды. Под планетарные торпеды с невообразимым энерговыделением. Конечно же, они прикроются защитными полями… какое у них там гравитационное сопротивление… пара-тройка мегахокингов… первый залп им ничего не сделает, разве что тряхнет как следует (этот лопух Фабер наверняка набьет себе шишек), поля выдержат… прогнутся, но выдержат… зато второй залп превратит все пространство над Троктарком в ад. Никто не уцелеет. И поля не спасут. Не останется ни «ныряльщиков», ни станции. Штурм-крейсерам тоже перепадет по первое число… но кого это станет волновать после второго залпа?!

Следовательно, никакого второго залпа быть не должно.

Ярхамдийцы получат приказ «гасить» эхайнский флот после выхода первой же торпеды.

Истребители неплохо устроились на инстабильной орбите. Умно, продумано. В расчете на наш гуманизм. Словно дразнятся: мол, погасите нас – упадем и разобьемся всмятку. А вы после все истерзаетесь невыносимыми нравственными страданиями. Бе-бе-бе.

Но с началом торпедной атаки о гуманизме придется забыть.

Ярхамдийцы погасят все системы энергоснабжения на штурм-крейсерах, вырубят их гравигенераторы. Превратят корабли в мертвые жестяные коробки, с одного боку стремительно остывающие на космическом холоде, с другого – столь же стремительно прожаривающиеся в небогатых лучах светила. То есть для защиты заточенных внутри экипажей решительно неприспособленные.

Затем эти коробки вразнобой, каждая в свое время, сойдут с инстабильной орбиты, устремятся к поверхности Троктарка и сгорят в атмосфере. Будет потрясающий фейерверк, которым некому любоваться. Кое-какие обломки, возможно, врежутся в твердь. В живых не останется никого.

Носов был готов принять этот грех на свою бессмертную душу.